Сергей Параджанов: “Чтобы помнили”

Режиссер, сценарист, актер
Народный артист Украинской ССР (1990)
Народный артист Армянской ССР (1990)
Лауреат премии “Южный крест” и премии кинокритики за операторскую работу, цвет, зрительные эффекты VII Международного кинофестиваля в Мар-дель-Плато, Аргентина (1965)
Лауреат специальной премии жюри за талантливый поиск и новаторство Всесоюзного кинофестиваля в Киеве (1966)
Обладатель золотой медали за лучшую постановку I Международного кинофестиваля, Салоники, Греция (1966)
Обладатель кубка Международного кинофестиваля в Риме, Италия (1965)
Лауреат премии Британской киноакадемии за лучший зарубежный фильм (1965)
Лауреат премии “Caixa de Catalunya” в Испании (1986)
Лауреат премии на МКФ в Сан-Паулу, Бразилия (1987)
Лауреат премии на МКФ в Роттердаме, Нидерланды (1987)
Облатель специального приза жюри на МКФ в Стамбуле (1989)
Лауреат премии “Ника” (1990)
Лауреат Государственной премии Украинской ССР имени Т.Г. Шевченко (1991, посмертно)

«Мною всю жизнь движет зависть. Я завидовал красивым – и стал обаятельным, я завидовал умным – и стал неожиданным. Завидовал талантливым – и стал гениальным». Сергей Параджанов.

Сергей Параджанов родился 9 января 1924 го­да в Тифлисе (Тбилиси) в семье антиквара. Эта профессия была потомственной в роду, и его гла­ва — Иосиф Параджанов надеялся, что его дети придут по стопам своих предков. Сам он был одним из богатых людей дореволюционного Тифлиса и помимо антикварного магазина владел еще не­сколькими заведениями, в том числе и публичным домом под названием «Семейный уголок». В доходном бизнесе мужа участвовала и его супруга Сиран, которая лично отбирала девиц для борделя. Девушек туда привозили из Франции.

Когда грянула революция, Иосиф лишился почти всего своего богатства, однако антикварный бизнес не бросил. Скупка и продажа ценных вещей оставались главным делом в его жизни. Однако времена были уже иные, и власти совершенно ина­че смотрели на занятие Параджанова-старшего. В конце 1920-х годов его арестовали в первый раз, а затем «ходки» на зону стали для него чуть ли не ритуалом. Однако никогда он не отсиживал свой срок полнос­тью – то его выпускали раньше срока за пример­ное поведение, то он попадал под амнистию. Как шутил позднее Сергей Параджанов, его отец, как примерный советский труженик, выполнял пяти­летки в четыре года.

В 1942 году Сергей Параджанов окончил среднюю школу и получил на руки аттестат, в котором значились следующие отметки: алгебра – посредственно, геометрия – посредственно, тригономет­рия – посредственно, естествознание – отлично, история – хорошо, география – посредственно, физика – посредственно, химия – хорошо, рисо­вание – отлично. Казалось бы, с таким аттестатом можно было идти куда угодно, но не в технический вуз. Но Параджанов поступил иначе – он стал студен­том Тбилисского института инженеров железнодо­рожного транспорта. Однако прошел всего лишь год, и Параджанов понял, что поступил опромет­чиво. Любовь к искусству взяла свое, он бросил железнодорожный институт и поступил сразу в два творческих вуза: на вокальный факультет Тби­лисской консерватории и в хореографическое учи­лище при оперном театре.

В 1945 году он перевелся в Московскую консерваторию в класс профессора Нины Дорлиак. Параллельно с учебой в консерватории Параджанов в 1946 году сдал всту­пительные экзамены на режиссерский факультет ВГИКа. Сначала он учился в мастерской Игоря Савчен­ко, а после его смерти – у Александра Довженко. Это был талантливый курс, на котором учились многие в будущем известные режиссеры советско­го кино А.Алов, В.Наумов, Ю.Озеров, М.Хуциев, Ф.Миронер, Г.Габай, Н.Фигуровский, Л.Файзиев и Г.Мелик-Аваков. Ученики этого курса принимали активное участие в съемках фильмов своего учите­ля И. Савченко «Третий удар» в 1948 году и «Тарас Шевченко» в 1951 году.

Параджанов окончил ВГИК в 1951 году. Его дипломной работой была короткометражная лента «Андриеш» (так звали пастушка из молдавской сказки). Спустя четыре года Параджанов вместе с режиссером Яковом Базеляном снял на кино­студии имени Александра Довженко полнометражный ва­риант того же сюжета с тем же названием.

Обращение Параджанова к теме молдавского фольклора было не случайным, это перекликалось с его личной судьбой. Дело в том, что во время учебы во ВГИКе Сергей влюбился в Нигяр, девуш­ку-татарку, которая была родом из Молдавии. Их знакомство произошло случайно. Зайдя в ЦУМ, Сергей в парфюмерном отделе вдруг увидел де­вушку, которая произвела на него сильное впечат­ление. Чуть ли не в тот же день Сергей пригласил ее на свидание. Их роман длился несколько меся­цев и закончился браком. Однако их счастье дли­лось недолго. Нигяр происходила из патриархаль­ной семьи, в которой царили весьма суровые нра­вы. Когда в Москву приехали братья девушки и узнали, что она без ведома родственников вышла замуж, они потребовали у Параджанова крупный выкуп. У студента Параджанова таких денег не бы­ло, но он пообещал достать их, надеясь на помощь отца. В тот же день Иосифу Параджанову в Тбили­си было отправлено письмо, в котором сын буквально умо­лял дать ему требуемую сумму, обещая со време­нем обязательно ее вернуть. Но Иосиф был слишком обижен на сына за то, что тот изменил семейной традиции, не пошел по его профессиональным стопам, и в просьбе отказал. Финал этой истории был трагичен: родственники потребовали от де­вушки, чтобы она бросила нищего мужа и вернулась с ними на родину. Но та отказалась. И тогда родственники поступили с ней согласно своим пат­риархальным нравам — сбросили ее под электричку.

Обращение Параджанова к молдавской теме было данью памяти любимой девушке, которую Па­раджанов не забыл до конца своих дней. Хотя внеш­не его личная жизнь после этой трагедии склады­валась вполне благополучно. В середине 1950-х годов, бу­дучи в Киеве, он женился на украинке, два года прожившей в Канаде, – Светлане Щербатюк. Элегантная, красивая, она вполне могла быть фотомо­делью. У них родился сын, которого назвали Суреном. Белокурый, как и его мать, мальчик внешне мало что взял от своего отца, который его обожал. Но жить в семье с Параджановым было сложно. Он был человеком непредсказуемым, странным, и мно­гие его причуды воспринимались людьми как без­умие. Соседи Параджанова по Тбилиси, когда он чудил, обычно говорили: «Сумасшедший на свобо­де». Свою жену Параджанов заставлял принимать участие в его мистификациях и причудах. Он наста­ивал, чтобы она чистила яблоки каким-то необык­новенным образом, ставила чашку на стол не так, а эдак, котлеты укладывала на блюдо особенным об­разом.

Светлана Щербатюк так и не сумела приспособиться к причудам своего мужа и в 1961 году, взяв с собой сына, покинула его дом. Но Параджанов навсегда сохранил в своем сердце любовь к этой женщине. Рассказывают, что когда он впервые увидел в Киеве известную актрису Вию Артмане, то грохнулся перед ней на колени, произ­нося восторженные слова восхищения. Внешне Артмане была очень похожа на его бывшую жену Светлану Щербатюк. И эта женщина оставила след в творчестве Параджанова: она снималась в авто­биографической ленте «Исповедь» в образе моло­дой супруги, а один из эпизодов сценария был по­священ ее золотому локону.

На момент своего развода Параджанов успел снять в Киеве фильмы «Первый парень» в 1959 году и «Украинская рапсодия» в 1961 году. Третий фильм Параджанова вышел на широкий экран в 1962 году. Он назывался «Цветок на кам­не». Его действие разворачивалось в строящемся шахтерском городке. В нем на стройке с энтузиазмом работали комсомольцы, в жизнь которых врывались пришлые люди – члены религиозной секты, которые заманивали к себе девушку Хрис­тину. Однако шахтерам – Арсену, влюбленному в Христину, и Люде, в которую влюблен бригадир молодежной шахты, – удавалось вырвать девушку из рук сектантов. «Цветок на камне» вызвал серьезные нарекания со стороны руководителей украинского кинемато­графа, и его прокат был ограниченным – отпечата­ли всего лишь 158 копий фильма. При этом картину посмотрели 5 миллионов зрителей. Таким образом, за десять лет своего пребыва­ния в кинематографе Параджанов снял четыре филь­ма, которые не принесли ему ни славы, ни почета. Ни один серьезный специалист в области кино не мог предположить, что режиссер, снимавший эти ленты, может достичь чего-то большего. И вдруг произошло чудо – в 1966 году Параджанов снял на киностудии имени Александра Довженко картину «Тени забытых предков» – фильм, ставший одним из самых ярких событий советского кино первой половины 1960-х годов и вставший в один ряд с такими шедеврами, как «Летят журавли» Михаила Калатозова, «Баллада о солдате» Григория Чухрая и «Иваново детство» Андрея Тарковского.

Фильм Параджанова был удостоен приза на Всесоюзном кинофестивале в Киеве в 1966 году. И все же на Западе (там фильм демонстрировался под названием «Огненные кони») интерес к нему был гораздо большим, чем на родине. В 1965 году он был удостоен премии Британской академии, призов на фестивалях в Риме и Мар-дель-Плате. Всего за два года проката за рубежом фильм собрал на различных международных фестивалях 28 при­зов, наград и дипломов, став одной из самых из­вестных советских картин. Во французской газете «Экспресс» 27 марта 1966 года было написано: «Тщательный анализ фильма позволяет сде­лать вывод, что Параджанов создал великолепную поэму в стиле барокко, которую будут очень хва­лить или очень ругать». Журнал «Экран» в Польше писал в 1966 году: «Это один из удивительнейших и изящнейших фильмов, ка­кие случалось нам видеть в течение последних лет. Поэтическая повесть на грани реальности и сказки, действительности и привиденного, достоверности и фантазии… Воображению Параджанова, кажет­ся, нет границ. Красные ветви деревьев, геометри­ческая композиция внутри корчмы с немногочис­ленным реквизитом на фоне белых стен, Палагна на лошади под красным зонтом и с полуобнаженными ногами, грубость погребального ритуала с омовением умершего тела и сцена оргиастических забав в финале… Параджанов открывает в фольк­лоре, обычаях, обрядах самобытный культурный ритуал, в рамках которого действительность реа­гирует на беспокойство и трагедию личности».

Не все критики отзывались о фильме столь восторженно, были и иные мнения. К приме­ру, в газете «Нувель литтерер» один из критиков написал, что фильм «сложный, интересный и… до­статочно скучный». Между тем в 1966 году Параджанов приступил к новой работе — по собственному сценарию он снял фильм «Киевские фрески», посвященный событиям Великой Отечественной войны. Стоит отметить, что руководители украинского отделе­ния Госкино отнеслись к желанию Параджанова снять фильм о войне с большой настороженнос­тью. Они прекрасно понимали, что художник вре­мен «Первого парня» и «Украинской рапсодии» в Параджанове навсегда умер, и на свет родилось нечто новое и совершенно для них непонятное. И такой Параджанов им уже был не нужен. В итоге после первых проб «Киевских фресок» чиновники обвинили режиссера в химерном и мистически-субъективном отношении к событиям Великой Отечественной войны и дальнейшие съемки запре­тили. Именно тогда Параджанов окончательно осоз­нал, что в Киеве ему работать больше не дадут. И он переехал в Ереван, где на студии «Армен-фильм» ему пообещали создать все условия для работы. Там он снял документальный фильм «Акоп Овнатанян», а в 1968 году приступил к съемкам художественного фильма «Цвет граната» («Саят-Нова»). В картине, состоящей из нескольких миниатюр, была сделана попытка показать духов­ный мир средневекового армянского поэта Саят-Новы, писавшего на армянском, грузинском и азербайджанском языках, историю его любви, его отношение к религии, светской власти, народу.

Фильм Параджанова был весьма скептически воспринят руководителями Госкино. Они не поняли новаторских идей режиссера, однако вслух в этом не признались. Они скрыли свое непонимание под расхожей формулировкой «народу такое кино не нужно» и фильм почти четыре года лежал на пол­ке. И только в 1973 году его выпустили в прокат, однако Параджанов к этому уже не имел никакого отношения. Он отказался монтировать картину, и за него это сделал режиссер Сергей Ют­кевич. Таким образом, на сегодняшний день суще­ствуют две версии фильма: авторский, который почти никто не видел и который находится в запас­никах «Арменфильма», и фильм Юткевича, кото­рый вышел в прокат. Однако и этот вариант чинов­ники побоялись выпускать широко и отпечатали всего лишь 143 копии. Его посмотрели чуть больше миллиона зрителей. Справедливости ради стоит отметить: отпечатай Кинопрокат значительно боль­ше копий, результат был бы не лучшим. Фильм действительно достаточно труден для восприятия массовым зрителем.

«Цвет граната» продержался в прокате несколько месяцев, после чего был снят. По­вод был серьезный — в декабре 1973 года Парад­жанова арестовали. За что? Ему инкриминировали гомосексуализм. Имело ли это обвинение под собой какие-либо основания? Здесь мнения расхо­дятся. Одни утверждают, что гомосексуализм имел место в жизни режиссера, другие отрицают это. В качестве веского аргумента приверженцы второй версии напирали на то, что Параджанов по сути своей был провокатором, любителем эпатажа. В его доме всегда было много людей, к которым режиссер относился прежде всего как к аудитории. Причем это были совершенно разные люди. Среди них были его друзья, случайные знакомые и еще невесть кто. И каждый раз Параджанов устраивал перед ними маленький спектакль, во время которо­го зрители с трудом различали, где в его словах правда, а где вымысел. А говорил он вещи совсем не безобидные. Например, в одном случае он мог рассказать о том, как переспал с известной кино­актрисой, а в другом — как он соблазнил известного художника. Люди искушенные могли «отфильтро­вать» рассказы Параджанова по степени их правдоподобности, но новички терялись и принимали все за чистую монету. А Параджанову это нрави­лось. Видя, как у людей округляются от удивления глаза, он заводился еще больше и продолжал нести такое… Однажды его занесло слишком дале­ко. В интервью датской газете он заявил, что его благосклонности добивались аж два десятка чле­нов ЦК КПСС. Естественно, сказал это в шутку, но его слова были напечатаны и растиражированы по всему миру. Когда об этом стало известно в Крем­ле, была дана команда Параджанова посадить. Тем более что зуб на него имели многие: и в Госкино, и в Министерстве культуры, и в самом ЦК.

Дело против Параджанова фабриковалось в спешке, поэтому статьи, которые ему инкриминировались, на ходу менялись. То это были валютные операции, то ограбление церквей (он собирал ико­ны), то взяточничество. Наконец, остановились на гомосексуализме. Нашелся человек, который обязался дать против Параджанова соответствую­щие показания – тот его изнасиловал.

Параджанову дали пять лет, и отправили сначала в одну из зон под Ворошиловградом, за­тем под Винницей. Однако права переписки его не лишили. И он писал из колонии своим родным, друзьям, знакомым. Вот отрывок из его письма 14-летнему племяннику (сыну его сестры Анны) Георгию Хачатурову, датированный 1974 го­дом: «В Тбилиси жара, а тут уже дожди! Сыро. Кожа на ногах в плесени и волдырях. В лагере полторы тысячи человек, у всех не менее трех судимостей. Меня окружают кровавые судьбы, многие потеряли человеческий облик. Меня бросили к ним созна­тельно, чтобы они меня уничтожили. Блатного язы­ка я не знаю, чифирь не пью, наколок нет. Они меня презирали, думали – я подсадная утка, изучаю жизнь зоны, чтобы снять фильм. Но, слава богу, по­верили. Многие исповедуются… Часто пухну от голода. Лиля Брик (бывшая возлюбленная В. Маяковского, которая принимала самое деятельное участие в судьбе Параджано­ва. — Ф. Р.) прислала мне колбасу-салями, конфе­ты французские. Все съели начальник зоны и на­чальник режима, я же нюхал обертки. Работаю уборщиком в цехе. Недавно кто-то специально залил водой цех. Всю ночь, стоя в ледяной воде, ведрами выгребал воду. Харкаю кровью. Неужели это мой конец? Я скучаю по свободе. Где я – это страшно! Пиши подробнее. Каждое письмо, которое я получаю, это кислородная подушка для меня. Береги жизнь, родителей и честь. Не делай глупостей. Все наказуемо…»

По словам очевидцев, первое время в неволе Параджанов был раздавлен, сломлен и унижен. Над ним издевались все – и начальство колонии, и некоторые из заключенных. Вдобавок ко всему у Параджанова было плохое здоровье – у него болело сердце, мучил диабет. В колонии ему сделали операцию на легком. Но, даже пребывая в этих нечеловеческих условиях, Параджанов оставался верен себе. Невзирая на насмешки других заключенных, он собирал на тюремном дворе выброшенные кем-то цветы, делал из них гербарии и отсылал в пись­мах друзьям. Однажды он подобрал крышку от ке­фира и гвоздем выдавил на ней портретик Пушкина. Зэки, обнаружив у него этот «медальон», похабно пошутили на этот счет, но не отобрали. Спустя десятилетие этот «медальон» попал к режиссеру Федерико Феллини, и он отлил из него серебряную медаль, которой с тех пор награждают лучший фильм на фестивале в Римини.

Рассказывал Д.Шевченко: «Лагерь не сломил Параджанова, не испоганил его душу. Он вынес из мира грязи, вшей и унижения красоту, стал под­линным художником. Здесь у них общее с Солже­ницыным, воскликнувшим когда-то: «Благословляю тебя, тюрьма!» Кусочек камешка, высохшая трава, железные стружки превращались в его руках в шедевры. Не только Лиля Брик присылала ему подарки в зону. Однажды Параджанов совместно с лагерным банщиком Зозулей смастерил из колючей прово­локи и собственных носков букет и отправил своей поклоннице ко дню 8 Марта. Лиля была в восторге и поставила подарок Параджанова в вазу, которую подарил ей Маяковский! Пришлось, правда, чтобы отбить тюремный запах, обрызгать букет одеколо­ном «Мустанг»… Во всех зонах, где сидел, “выполнял заказы заключенных. Рисовал для любимых, заждавшихся на свободе, портреты их избранников, мастерил кол­лажи. Своему умершему соседу по нарам изгото­вил из мешковины плащаницу с библейскими сю­жетами (она сейчас в музее в Ереване). В одной из колоний открыл школу живописи. Но лагерному начальству не понравились работы новоявленных «Малевичей», не в лучшем свете выставляющие лагерный быт и нравы. Сергея перевели в другую зону…».

Лиля Брик прилагала огромные силы к тому, чтобы облег­чить страдания Параджанова в тюрьме, вызволить его оттуда. Ей было в ту пору уже 80 лет, но она, несмотря на возраст, проявляла такую активность, которой могли бы позавидовать молодые. Именно она стала первой теребить иностранцев, чтобы они тоже поднялись на защиту Параджанова. Особенно сильным ее влияние было во Франции. В 1977 году она лично слетала в Париж, где открывалась выставка, посвященная Владимиру Маяковскому, и там встретилась с французским писателем-коммунистом, лауреатом Ленинской премии Луи Арагоном. Она уговорила его встре­титься в Москве с Брежневым и замолвить слово за Параджанова. Арагон согласился. Он действи­тельно встретился с генсеком и во время разгово­ра упомянул о Параджанове. «Кто такой Параджа­нов?» – удивился Брежнев, который даже фамилии такой не знал. «Известный режиссер, – ответил Арагон. – Его посадили на пять лет, четыре из ко­торых он уже отсидел. Нельзя ли его амнистиро­вать?». Так как Брежнев хорошо относился к ком­партии Франции и лично к Луи Арагону, он пообе­щал обязательно разобраться в этом деле. И сдержал свое слово. 30 декабря 1977 года Парад­жанова освободили, скостив ему целый год.

Выйдя на волю, Параджанов долгое время си­дел без работы. В кинематограф его не звали, хотя за годы своего бездействия он написал несколько сценариев (всего с 1968-го по 1982-й годы – 17). Однако ни один из них так и не был востребован. Изредка Параджанов ездил в Киев навещать своего взрослого сына Сурена, который учился на строительном факультете архитектурного института. Прошло всего несколько лет после освобождения, а Параджанов вновь начал шокировать публи­ку своими смелыми речами. В 1980 году он дал ин­тервью французской газете «Монд», и текст интер­вью гласил: «Чтобы выдвинуть против меня обвинение, я был назван преступником, вором, антисоветчиком. У меня на теле даже искали золото. Затем припи­сали гомосексуализм и судили за это «преступле­ние». Я якобы изнасиловал члена партии и совра­тил сорокалетнюю даму с помощью порноручки… Чтоб приписать мне преступление, были мобили­зованы шесть прокуроров. «Да вам мало года, — говорили они. — Вы получите пять лет. Этого впол­не достаточно, чтобы вас уничтожить…» Теперь я свободен, но не чувствую себя в безопасности. Я живу в вечном страхе – боюсь выходить из дома, боюсь, что меня обкрадут, сожгут картины из лагеря. Здесь все должны иметь про­писку и работу. Но мне не дают работу. Я предла­гаю сценарии. «Арменфильм» хотел поставить один из них, но воспротивилось начальство. Меня могут в любое время арестовать, так как я нигде не рабо­таю. Я не имею права существовать, я вне закона. В тюрьме жизнь моя имела какой-то смысл, это была реальность, которую надо было преодоле­вать. Моя нынешняя жизнь – бессмысленная. Я не боюсь смерти, но эта жизнь хуже смерти. Я стучал во все двери. Мне хотели помочь в Армении. Но всякий раз, когда я должен был встретиться с министром, он оказывался в отпуске… Сегодня у меня нет выбора. Отдых мне невыно­сим. Я не могу жить, не работая. Мне запрещено любое творчество. Я должен скорее уехать отсюда… Я знаю о тех трудностях, которые меня ожида­ют. Вряд ли я сразу найду вдохновение на Западе. Я не хотел бы создать впечатление у французов, что сразу смогу создать шедевры. Мои корни здесь, но у меня нет выбора. Я должен уехать…».

Самое удивительное, что это интервью власти не заметили, словно вообще его и не было. Параджанова никто не вызывал на ковер, не трепал ему нервы. Однако и работы ему тоже никто не давал. Хотя он, видимо, рассчитывал именно на это. Мол, дам смелое интервью, глядишь, они ис­пугаются и завалят меня работой. Не получилось. Можно было исполнить свою угрозу и уехать на Запад, но Параджанов этого не сделал. Видимо, в интервью по этому поводу он просто блефовал, как это уже случалось с ним неоднократно.

Зная характер Параджанова, его друзья пони­мали, что рано или поздно что-то обязательно должно произойти. Либо ему, наконец, дадут рабо­ту, либо он сотворит что-то из ряда вон выходя­щее. Подтвердилось последнее.

В октябре 1981 года Параджанов оказался в Москве у своих знакомых. Несмотря на то, что те обставили приезд Параджанова всеми необходимыми мерами предосторожности, старались дер­жать его в секрете, это не помогло. Вскоре о том, что Параджанов гостит в столице, стало известно многим, в том числе главному режиссеру Театра на Таганке Юрию Любимову. И он пригласил Парад­жанова к себе в театр, на генеральный прогон спектакля «Владимир Высоцкий». Так как с покойным поэтом и артистом Параджанова при его жизни связывали дружеские отношения, отказаться от этого приглашения он посчитал неэтичным.

На этом прогоне присутствовали многие деяте­ли литературы и искусства, а также представители Министерства культуры и органов КГБ. Когда спектакль закончился, началось его бурное обсужде­ние, в которое свою лепту внес и Параджанов. Выйдя на сцену, он весьма толково разобрал все сильные и слабые стороны постановки, дал режис­серу несколько дельных советов. Однако в конце выступления не сдержался. «Юрий Петрович, – об­ратился он к Любимову, – вы сильно не расстра­ивайтесь. Если вас за этот спектакль выгонят с ра­боты, то вы не пропадете. К примеру, я уже не­сколько лет сижу без работы и – ничего. Живу, как видите. Правда, мне помогает сам папа римский, который посылает мне алмазы, а я их продаю…». После этих слов в зале возникло оживление, ко­торое вдохновило Параджанова на еще более сме­лые заявления. Он разошелся не на шутку и принялся костерить, на чем свет стоит советскую власть, называя ее фашистской. Мол, лучшие люди отечества гниют в тюрьмах и лагерях, а «пыжико­вые шапки с Лубянки» никак не могут успокоить­ся – даже сюда, в театр, заявились. Естественно, что после такого выступления пребывание Парад­жанова на свободе вновь оказалось под вопросом. Москва потребовала от Тбилиси «разобраться» с Параджановым. Грузинские власти отреагирова­ли на это весьма оперативно. На режиссера вновь завели уголовное дело – теперь его обвиняли в даче взятки. Причем повод к этому обвинению он вновь дал сам.

Его племянник Георгий не сумел сдать экзамены в театральный институт (в сочине­нии о Павке Корчагине допустил 63 граммати­ческие ошибки), и Параджанову пришлось искать возможность пропихнуть родственника в вуз по другим каналам. В итоге он подарил председателю приемной комиссии фамильное кольцо с брилли­антом, и парня зачислили в институт. Но Параджа­нов допустил непростительную глупость и стал склонять институтских мздоим­цев. Естественно, вскоре об этом стало известно органам, и они проверили информацию. Так всплы­ло дело о взятке. А затем была проведена успеш­ная операция по выведению Параджанова на чис­тую воду. Сначала милиционеры сняли показания с Георгия, а затем показали протокол этого допроса Параджанову. При этом следователь намекнул ре­жиссеру, что может замять дело всего лишь за 500 рублей. Параджанов не почувствовал в этом пред­ложении никакого подвоха и согласился заплатить отступного. 11 февраля 1982 года он запечатал день­ги в конверт и отправился к аптеке возле Александ­ровского сада, где у него была назначена встреча со следователем. Там его и арестовали. В тот же день в его доме был произведен обыск, во время которого милиционеры перевернули все вверх дном – искали мифические драгоценности. Прав­да, неизвестно какие: то ли отца Параджанова, то ли папы римского. Естественно, ничего они не на­шли, но суд над Параджановым состоялся. Он про­ходил в тбилисском Доме искусств через год после ареста Параджанова, все это время сидевшего в следственном изоляторе. Режиссеру снова дали пять лет тюрьмы, но условно. На смягчение приговора подействовало то, что за подсудимого заступились его друзья, в частности поэтесса Белла Ахмадулина. Она была в хороших отношениях с руководите­лем Грузии Эдуардом Шеварднадзе и написала ему письмо с просьбой посодействовать смягче­нию наказания для Параджанова, и объяснив, что второго срока в лагере он не переживет. Письмо возыме­ло действие. Рассказывал Д.Шевченко: «Грозный поначалу суд, получив новое указание из столицы, в одноча­сье изменил тон. Прокурор в перерыве между заседаниями подошел к Параджанову и на ухо сообщил, что срока не будет. «Только, пожалуйста, Сер­гей, не устраивайте публичного спектакля». Но тот не послушал. Перед объявлением оправдательного пригово­ра Параджанов вдруг потребовал слова и заявил, что милиционер, охраняющий его, разительно по­хож на Наполеона. «Ну-ка, сделай голову так, а те­перь руки. Наполеон!». Судья обиделся. «Принеси­те килограмм лаврового листа, – потребовал Параджанов. – И белую простыню». – «Зачем?» – «Вы вылитый Нерон». По залу прошелся смешок. Покончив с Нероном и Наполеоном, обличитель «советского фашизма» вдруг заговорил о том, что он – настоящий ленинец и единственный ре­жиссер, который может снять достойный фильм о вожде, великом мученике. Затем началось несусветное. Слово взяла мать Гарика, Анна Параджанова, и потребовала объяс­нить ей, зачем у брата в комнате произвели обыск. Ведь он недавно освободился, приехал из лагеря в кирзовых сапогах и бушлате, без денег. Пятьсот рублей, которые фигурировали в деле, дала ему она. «Он – нищий. У него даже белья собственного нет. Сере­жа носит фланелевые трусы покойной нашей мате­ри Сиран…» Зал замер. «Что ты несешь, – взорвался Параджанов, – ведь в зале женщина, за которой я ухаживаю…».

Самое удивительное, что спустя каких-нибудь два года Параджанову разрешили вернуться в кинематограф. И произошло это в той же Грузии. Стоит отметить, что незадолго до этого Параджа­нов обратился к первому секретарю ЦК КП Арме­нии Демирчяну с просьбой разрешить ему снять в Армении народный эпос «Давид Сасунский», но тот ему в просьбе отказал. Вот тогда руку помощи режиссеру протянули со студии «Грузия-фильм». В итоге вместе с известным актером Додо Аба­шидзе Параджанов снял свой третий шедевр – фильм «Легенда о Сурамской крепости». В основу фильма была положена старинная грузинская легенда о том, как некий юноша по имени Зураб дал согласие замуровать себя в стену Сурамской кре­пости, чтобы она смогла выстоять против натиска врага.

Премьера нового фильма Параджанова состоялась в марте 1985 года. Однако, как и ранее, про­кат фильма оказался мизерным – было отпечатано всего лишь 57 копий, которые не собрали и полу­миллиона зрителей. За пределами отечества фильм имел гораздо больший успех, он был удостоен при­зов на фестивалях в Трое, Ситсехе, Безансоне и Сан-Пауло.

Благодаря фантастическому успеху фильма за рубежом Параджанову впервые удалось побывать за границей. В феврале 1988 года он отправился в Голландию, в Роттердам, где чествовали двадцать лучших режиссеров мира, «надежду XXI века». Параджанов пробыл за границей всего три дня, одна­ко успел многое. По словам очевидцев, он накупил на барахолке столько диковинных вещей (жестя­ные коробки с картинками, бесчисленные рамки для фото, коллажи и картины, фарфоровые рамоч­ки, лампы, подсвечники и т. д. и т. п.), что их при­шлось поднимать на двух лифтах. Весь этот скарб Параджанов затем привез в Москву, на квартиру своих старых знакомых Катанянов, чтобы оттуда уже везти в Тбилиси. И там произошла неприятная история. В день отъезда, пакуя вещи в чемоданы и ящики, Параджанов умыкнул и несколько раритет­ных вещей хозяев квартиры. Причем, судя по все­му, умыкнул преднамеренно, пользуясь случаем. Катанян позднее написал, что Параджанов, с достоинством пройдя огонь и воду, третьего испытания – медными трубами – не выдержал. Мол, слава сломила его – он решил, что теперь ему до­зволено все.

Вообще многим людям за свою жизнь Параджа­нов сделал больно. Один из его коллег на вопрос: «Что такое зло?» – ответил: «Зло – это Парад­жанов». Он даже сестре своей так и не простил того, что она ослушалась родительского слова и вышла замуж за парикмахера. На похоронах зятя Параджанов устроил настоящий спектакль. Он загримировал покойника под императора Фердинан­да: закрутил усы, нарумянил щеки, в одну руку вло­жил горящую свечу, в другую – гранат. Сестру об­лачил в цветастый балахон, сшитый из ковра, на голову водрузил подушку и в таком виде усадил возле гроба. Гости, увидевшие это, были в ужасе и на протяжении всего действа не притрагивались к еде.
В последние несколько лет своей жизни Параджанов продолжал активно работать в кино. В 1986 году он снял документальный фильм «Арабески на тему Пиросмани», а два года спустя – художественный фильм «Ашик-Кериб», в основу которого была положена одноименная поэма Михаила Лермон­това. Последняя работа режиссера была показана в 1988 году на фестивале в Венеции. Газета «Монд» по этому поводу писала: «Лучшей витрины перестройки в советском кинематографе, чем фильмы «Ашик-Кериб» Сергея Параджанова и «Маленькая Вера» Василия Пичула, на фестивале в Венеции трудно было желать. В «Ашик-Керибе» перед нами парад икон и миниатюр, одухотворенный народными традициями творчества. Рассказанные Лермонтовым приклю­чения «странствующего трубадура», проходящего через тысячу испытаний, чтобы найти свою воз­любленную, в переложении кинематографиста-жи­вописца, который свою камеру уподобил кисти, превращаются в изысканные картины, божествен­ные откровения, тайный смысл которых доступен лишь посвященным. Как и его ленты, сам Параджа­нов в жизни задрапирован с ног до головы пестры­ми тканями, ювелирными украшениями. Поисти­не — передвижное произведение искусства. Но он поражает гостей фестиваля в Венеции не только внешним видом, но и откровенностью своих выска­зываний. В свои 64 года он наконец очутился в Западной Европе. Вчера – Голландия, сегодня – Ве­неция, а завтра его ждут в Нью-Йорке и Париже…»

В 1989 году Параджанов приступил к работе над очередным фильмом – «Исповедь», который должен был стать автобиографическим. Однако снять его Параджанов так и не успел. В мае в Тбилиси умерла сестра Параджанова Анна, а спустя несколько месяцев после смерти се­стры у самого Параджанова врачи обнаружили рак легкого. В ок­тябре его привезли в Москву и положили в Пиро­говку. Ему сделали операцию, удалили легкое, но его состояние не улучшилось. Тогда друзья посоветовали лечь в клинику в Париже, в которой за три года до этого лечился коллега Параджанова – Андрей Тарковский). Однако дни Параджанова бы­ли сочтены.

17 июля 1990 года он вернулся на ро­дину – правда, не в Тбилиси, а в Ереван, и спустя три дня скончался.

25 июля Параджанов был погребен в Пантеоне гениев армянского духа, рядом с Арамом Хачатуряном, Вильямом Сарояном и другими деятелями искусства, литературы и нау­ки республики.

Автор: Федор Раззаков

ИСТОРИЯ О РЕЖИССЕРЕ ПАРАДЖАНОВЕ И ЧЛЕНЕ КПСС

В тюрьме его били. Некоторые уголовники считали, что он специально сидит, чтобы “снять киношку про тюрьму”. У него была “грязная”, практически не оставлявшая шансов выжить, или, точнее, выжить по-человечески, статья – гомосексуализм (не единственный пункт обвинительного заключения, по фантастичности своей достойного Параджанова; чего в нем только не значилось – от хищений народного имущества и злоупотребления служебным положением до антиобщественного поведения и тунеядства). И тем не менее с такой “опускаемой” статьей Параджанов вскоре приобрел авторитет. Как стало известно на зоне, в одном из пунктов того самого обвинительного заключения, значилось, что “режиссер Сергей Параджанов изнасиловал члена КПСС”. К Параджанову явилась представительная делегация влиятельных урок, ему были принесены, заверения в глубоком почтении со следующей формулировкой: “Мы коммуняк всегда на словах имели, а ты – на деле!”. Вдохновленный таким признанием, Параджанов вскоре превратил этот пункт своей “обвиниловки” в целый эпос: он утверждал, что всю жизнь мстил большевикам и лично изнасиловал триста членов КПСС. После второй посадки его исключили из Союза кинематографистов. При аресте исчезло семнадцать его сценариев. Часть была конфискована органами, видимо, из тех соображений, что “надо знать своих врагов”. Часть заботливо прибрали к рукам друзья – “сохранить для Сережи”. “Великий Сережа”, как называл Параджанова другой великий Сережа, Герасимов, ни одного из “сохраненных” сценариев не увидел… под своей фамилией. Друзья, друзья…

ИСТОРИЯ О СВОБОДЕ ХУДОЖНИКА

На зоне у него отняли карандаши. Он “прятал сценарии в уме” – говорил, что за год собрал в “надежном месте” наброски ста сценариев. “Я забыл больше, чем вы будете знать”. Отняли карандаши – стал собирать крышки от молочных бутылок (молоко выдавали туберкулезникам), придумал технику гравировки фольги. Фольгу заливал смолой, и получались “талеры Параджанова” – с изображением Петра I, Хмельницкого, Пушкина, Гоголя. Пару таких “талеров” тюремные власти изъяли из обращения, отправили на психиатрическую экспертизу в Москву – хотели докапать, что он сумасшедший. Из Москвы пришел ответ: “Талантливый, очень”. Я составляю коллекцию забавных историй из его жизни. Наверное, это глупо. Потому что самая богатая коллекция его жизни была составлена не из призов международных кинофестивалей, хотя таковая имелась. И не из предметов антиквариата, хотя таковая тоже была собрана им, и не однажды, чтобы быть подаренной “с гениального плеча” или украденной под шумок очередного ареста. “Самая богатая коллекция” составлена была из НЕпоставленных фильмов, НЕутвержденных сценариев, НЕзаконченных съемок… Неснятая автобиографическая “Исповедь”, например. Параджанов о Параджанове – можно только пытаться представить себе, что это был бы за фильм. Одной из новелл этой “Исповеди” должна была стать…

ИСТОРИЯ БАБУШКИНОЙ ШУБЫ

“У моей бабушки была шуба. При большевиках бабушкину шубу прятали от НКВД, потому что шуба была настоящая, французская, из щипаного котика. Во время нэпа дедушка купил, ее у хозяина табачной фабрики. При Советской власти бабушка надевала ее два раза. Первый раз это случилось однажды ночью, когда пошел снег, дедушка разбудил ее, говорит: “Встань, надень шубу – смотри, какой снег идет!”. Бабушка встала, надела шубу на ночную рубашку и простояла в ней на пороге, обнявшись с дедом, всю ночь. Так и помню это утро: бабушка стоит на пороге в мокрой шубе… А второй раз она надела шубу на похороны дедушки. Он умер в августе. Соседи сказали ей: “Надень шубу”. Окружили ее, смотрели на шубу, смотрели на деда в гробу и хором плакали”. Пытаться представить себе, что это был бы за фильм, глупо. До конца жизни он мечтал экранизировать “Слово о полку Игореве”. А что это был бы за фильм! …Вторично “откинувшись”, Параджанов поселился в Киеве. Социальная реабилитация протекала молниеносно, именно такими темпами Параджанов имел свойство обрастать друзьями и наживать врагов. Последние чаще всего были многочисленнее и целеустремленнее первых. С киевским периодом связана целая коллекция причуд Параджанова, в краткий срок сделавших его чуть ли не главной болью местных партийных “голов”. Так что подлинным украшением моей коллекции является…

ИСТОРИЯ О ТОМ, КАК ПАРАДЖАНОВ НЕ СТАЛ ЛАУРЕАТОМ ЛЕНИНСКОЙ ПРЕМИИ

Режиссер Григорий Рошаль пригласил Параджанова на роль Маркса. Факт сам по себе фантасмагорический, но факт. “Внешнее сходство, темперамент, фактурность”. В общем Рошаль был уверен, что это в десятку. Параджанова вызвали на съемки в Москву. Для начала он наехал на нескольких друзей, пытаясь распознать розыгрыш. Когда убедился, что это не бред, по крайней мере не его собственный, – показывал телеграмму с вызовом на съемки всем: вот, дескать, что в жизни бывает! Но согласия все-таки не давал. Рошаль наседал: “У нас к роли Маркса будет принципиально иной драматургический подход, понимаешь?! Никакой иконы! Веселый, умный человек, весь земной, из мяса и крови, с бурлящей энергией в жилах! Ты понимаешь, Сережа, что это такое?”. Параджанов: “Да, понимаю, это Ленинская премия”. Рошаль, смутившись: “Ну, заранее так не говорят, не принято. Но, разумеется, фильм не останется незамеченным, а уж исполнитель главной роли…”. Любопытно отметить, что роль Энгельса в этом фильме должен был играть Андрей Миронов. Вот были бы основоположники! …Параджанов приезжает в Москву. Пробы. Рошаль немного взволнован, но держится бодро – уверен, что “худсовет будет потрясен сходством”. В остальном дает “Марксу” полную свободу: “Ты же сам режиссер! Сочини мизансцену. Вот тебе гусиное перо, стол, керосиновая лампа, тетрадь. Пиши, размышляй, делай что хочешь”. – “А с юмором можно?” – “Именно с юмором, молодец! Ну, начали”.

…Параджанов-Маркс склонился над тетрадью. Рука с гусиным пером сама собой выводит: “Пролетарии всех…” Он задумывается: всех ли? Нет, ошибки нет, именно всех. Всех, совершенно точно. Всех, всех, ошибки быть не может! Хотя… Что-то его тревожит. Пером он почесывает бороду справа, все сильнее и сильнее. Опять задумывается. “Пролетарии всех стран…” Но что им делать, пролетариям? Что?! Может быть, может… объединяться? То же бешеное раздражение в районе левой щеки, почти до полной истерики. Минута просветления. Да, по-видимому, ничего другого им не остается – только объединяться. Да, да, пусть объединяются! Пускай! Теперь уже обе щеки в огне, “Маркс” отбрасывает перо, пальцами как попало вычесывает что-то в распахнутую тетрадь и начинает давить – пальцами, страницами…

В павильоне полное молчание, только шуршит камера – оператор забыл выключить. У Рошаля на глазах слезы. Придя в себя, он говорит: “Отснятое смыть, не проявляя. Негодяя в машину и на вокзал!”.

В это время Параджанов, конечно, занимался не только тем, что пробовался на роль единственного подлинного марксиста. В Киеве снимал сам, точнее, пробовал снимать. Условия работы были обеспечены обычные – невыносимые. Ни одного пропущенного сценария без дюжины “кастраций” в каждом абзаце. Разгон нескольких съемочных групп.

ИСТОРИЯ ОБ ОСТРОМ ГЛАЗЕ ПАРАДЖАНОВА

Началась она с того, что Параджанов однажды зашел на почту и дал телеграмму следующего содержания: “Москва. Кремль. Косыгину. Поскольку я являюсь единственным безработным кинорежиссером в Советском Союзе, убедительно прошу отпустить меня в голом виде через советско-иранскую границу, возможно, стану родоначальником в иранском кино. Параджанов”. Косыгин не ответил. Хотя, думаю, обалдел, и сильно. В ЦК КПУ из обалдевшего Кремля поступил сигнал, что-то вроде: “Вы что там, совсем о…ли?!”. В эти же дни Параджанова пригласили как консультанта по шумному делу о перекупке ценностей. Суммы в деле фигурировали по тем временам межгалактические. Следователь: “Вы знаток ювелирного искусства, коллекционер, эксперт. Не могли бы вы сказать, кто мог быть покупателем этих драгоценностей?” – “Запросто, – улыбается Параджанов, – если вам, то запросто”. – “Кто?!” – следователь уже мысленно сверлит на погонах дырки для новых звездочек. “Мадам Шелест (жена первого секретаря ЦК КПУ. – Д. И.)”, – отвечает Параджанов. Говорят, следователь орал как новорожденный. На следующий день Параджанова вызвали на ковер. Огромный кабинет. Обещающая гром и молнии тишина. Хмуро, не поднимая глаз, хозяин кабинета спросил: “Ну, с чем пришли?” – “С нежностью”, – ответил Параджанов, трогательно хлопая ресницами. “Что-что?” – хозяин оторвал глаза от государственных бумаг и выпучил их на гостя. “Дело в том, что на ручке вашего кабинета изображена лира, – горячо объяснил Параджанов. – Следовательно, вы художник в душе. А художник всегда поймет художника!” Хозяин кабинета встал, прошел к двери, осмотрел ручку, хмыкнул, почесал мощный затылок и восхищенно сказал: “Сколько здесь сижу, не замечал! Острый глаз, черт!”. Встреча эта, как говорят, закончилась обещанием первого лица всячески поддержать “единственного безработного режиссера в Советском Союзе”, помочь ему и словом и делом, и так далее и тому подобное. На деле были фильмы на полке, проваленные сценарии, разгромные статьи. Закрыли “Киевские фрески” – “по причине хiмерности и сюрреалистычности”, как написала украинская пресса. Параджанов мстил как умел – “сюрреалистычно”.

ИСТОРИЯ О НОВОГОДНЕМ ВИЗИТЕ РОДНОГО БРАТА ПАРАДЖАНОВА В ТЮРЬМУ

Заключенный Параджанов редко получал письма от многочисленных, в условиях воли, друзей, приятелей и учеников. Зато с пугающей тюремные власти регулярностью приходили международные депеши от некоего Ф. Феллини. Содержание депеш: “Волнуюсь за твою судьбу, ты ведь великий человек, держись” – и так далее. Накануне Нового года вызывает начальник тюрьмы Параджанова и спрашивает: кто, дескать, таков, этот Ф. Феллини? Чего это, собственно, он так расписался из своей заграницы? Демонстрирует Параджанову очередную весточку: “Поздравляю с наступающим… надеюсь на скорую встречу”. “Это как же, интересно, понимать, что гражданин Феллини скоро увидит гражданина Параджанова?” – “А-а, Федор! – с умилением отвечает Параджанов. – Так это мой родной брат. Да, в Италии живет. Вышло так, бабушка наша была итальянской революционеркой-народницей и даже стреляла в жандармов, проходу им не давала: увидит жандарма – бах, значит, бах! Еще октябренком попал Федор к бабушке, да так и остался на воспитание, старушка родню упросила, ведь умирала долго, в муках, от радикулита, полученного на каторгах. И фамилия у Феди в честь бабушки – Феллини, это по-итальянски значит несломленная. Хочет Федор приехать – брата с Новым годом поздравить, ведь сколько же лет не виделись (пошла слеза), а также с лекциями о праздновании Новою года трудящимися Италии. Так что думайте: нужна вам лекция от братской Италии, которая позволит нашей с вами родной тюрьме прославиться как, значит, наиболее грамотно построившей празднование Нового года, или не нужна?!” Голова начальника тюрьмы, конечно, пошла кругом, и очень сильно, но он виду не подал. И вышестоящему начальству сигнализировал примерно следующее: “Изыскана возможность празднования Нового года путем приезда итальянского просветработника, товарища Федора Феллини, родного брата заключенного Параджанова. Просим разрешить”. – “Необходимо согласовать”, – ответили сверху. Запрос пошел выше. Много выше! Чуть ли не московский начальник тюрем всея Руси, увидев слова “товарищ Федор Феллини”, заподозрил неладное. Его выпустили через одиннадцать месяцев, “условно освободили”. Луи Арагон от Международного комитета по освобождению Параджанова (был такой комитет, возмутилась мировая общественность: сколько же раз вы думаете сажать режиссера мировой величины?!) уломал Брежнева, и тот дал добро на освобождение. Параджанова не могли отыскать в зонах чуть не полгода. Он был уже не Параджанов, а некий зек номер такой-то. Часто перебрасывали из тюрьмы в тюрьму, “затирали”. “Самое страшное, – говорил Параджанов, – когда тебя за ногу тихо будят ночью. Значит, переводят в другую зону”. О зоне Параджанов рассказывал охотно, утверждал, что “зековский опыт надо передавать коллегам”. Пригодится то есть. Тарковскому он сказал: “Тебе, чтобы стать великим, надо отсидеть хотя бы года два. Без этого нельзя стать великим русским режиссером”. …Последние несколько лет он болел, постоянно и тяжело. Как говорят, изменился – стал закрытее, злее. Он имел на это моральное право. Всегда.

ФИЛЬМОГРАФИЯ

Режиссёрские работы:

1954 — Андриеш
1958 — Первый парень
1961 — Украинская рапсодия
1962 — Цветок на камне
1964 — Тени забытых предков
1969 — Цвет граната
1984 — Легенда о Сурамской крепости
1988 — Ашик-кериб
1990 — Исповедь (фильм не окончен, оригинальный негатив включён в фильм “Параджанов: Последняя весна”)

Сценарии:

1964 — Тени забытых предков
1965 — Исповедь
1969 — Цвет граната
1989 — Этюды о Врубеле
1990 — Лебединое озеро. Зона (совместно с Ю. Ильенко)